Неточные совпадения
Она любила
на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда
на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо
край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.
Он
встал и уселся
на краю постели, спиной к окну.
Базаров, который
встал было навстречу Павлу Петровичу, присел
на край стола и скрестил руки.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их
на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал
на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что
края легли ему
на шапки и
на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли,
встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу
на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Говорил он трезво, но,
встав на ноги, — покачнулся, схватил одной рукою
край стола, другой — спинку стула. После случая с Бердниковым Самгин боялся пьяных.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо,
встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав
край, пошел
на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
Пред глазами его
вставал подарок Нехаевой — репродукция с картины Рошгросса: «Погоня за счастьем» — густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга с ног, бежит с горы
на край пропасти.
Он
встал и ступил несколько шагов ей навстречу, и лицо ее показалось ему сурово и неприятно. Оно опять было такое же, как тогда, когда она упрекала его. Она краснела и бледнела, пальцы ее судорожно крутили
края кофты, и то взглядывала
на него, то опускала глаза.
В это время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили уши. Я
встал на ноги.
Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
Я обоз стерегу,
Я вперед забегу,
По край-поля, вдали,
На морозной пыли
Лягу маревом,
Средь полночных небес
встану заревом.
Когда они
встали в дверях, Игнат поднял голову, мельком взглянул
на них и, запустив пальцы в кудрявые волосы, наклонился над газетой, лежавшей
на коленях у него; Рыбин, стоя, поймал
на бумагу солнечный луч, проникший в шалаш сквозь щель в крыше, и, двигая газету под лучом, читал, шевеля губами; Яков, стоя
на коленях, навалился
на край нар грудью и тоже читал.
Распорядился мерзавцевы речи
на досках написать и ко всеобщему сведению
на площадях вывесить, а сам
встал у окошка и ждет, что будет. Ждет месяц, ждет другой; видит: рыскают мерзавцы, сквернословят, грабят, друг дружку за горло рвут, а вверенный
край никак-таки процвести не может! Мало того: обыватели до того в норы уползли, что и достать их оттуда нет средств. Живы ли, нет ли — голосу не подают…
Продолжая говорить, Верига
встал и, упруго упираясь в
край стола пальцами правой руки, глядел
на Передонова с тем безразлично-любезным и внимательным выражением, с которым смотрят
на толпу, произнося благосклонно-начальнические речи.
Встал и Передонов и, сложа руки
на животе, угрюмо смотрел ка ковер под хозяиновыми ногами. Верига говорил...
Ирина быстро
встала и, пересев
на другое кресло, приникла и прижалась лицом и руками к
краю стола…
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди —
встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил
на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег
на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается
краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Тени плавают, задевают стебли трав; шорох и шёпот вокруг; где-то суслик вылез из норы и тихо свистит. Далеко
на краю земли кто-то тёмный
встанет — может, лошадь в ночном — постоит и растает в море тёплой тьмы. И снова возникает, уже в ином месте, иной формы… Так всю ночь бесшумно двигаются по полям немые сторожа земного сна, ласковые тени летних ночей. Чувствуешь, что около тебя,
на всём круге земном, притаилась жизнь, отдыхая в чутком полусне, и совестно, что телом твоим ты примял траву.
И с сознанием этим, да еще с болью физической, да еще с ужасом надо было ложиться в постель и часто не спать от боли большую часть ночи. А
на утро надо было опять
вставать, одеваться, ехать в суд, говорить, писать, а если и не ехать, дома быть с теми же двадцатью четырьмя часами в сутках, из которых каждый был мучением. И жить так
на краю погибели надо было одному, без одного человека, который бы понял и пожалел его.
Но жена не слышит, подавленная сном. Не дождавшись её ответа, Тихон Павлович
встал, оделся и, сопровождаемый её храпом, вышел из комнаты
на крыльцо, постоял
на нём с минуту и отправился в сад. Уже светало. Восток бледнел, алая полоса зари лежала
на краю сизой тучи, неподвижно застывшей
на горизонте. Клёны и липы тихонько качали вершинами; роса падала невидимыми глазом каплями; где-то далеко трещал коростель, а за прудом в роще грустно посвистывал скворец. Свежо… И скворцу, должно быть, холодно…
Горданов
встал, подал воды и, сидя в кресле, нагнулся лицом к коленам. Бодростина жадно глотала воду и все продолжала смеяться, глядя
на Горданова чрез
край стакана.
Егорка возвратился домой бегом и с прискоком и, проходя мимо слухового окна, даже дьяволу шиш показал. Да и все приободрились, решив, что одну ночь как-нибудь уже можно прокоротать, а чтобы не было очень страшно, то все легли вместе в одной комнате, и только Егорка поместился
на кухне, при Марфутке, чтобы той не страшно было ночью
вставать переваливать тесто, которое роскошно грелось и подходило под шубою
на краю печки.
Жилка за жилкой, сустав за суставом, все
на свое место
встали, — цельная погань
на край горлышка села,
на штабс-капитана смотрит, хвостом в носу ковыряет.
Наконец, она
встала с колен и присела
на край кровати.
Зоя Александровна
встала, подошла к письменному столу с дорогим письменным прибором, бюваром и всевозможными артистически сделанными безделушками, оперлась правою рукою
на край стола, левую поднесла ко лбу и как бы застыла в этой задумчивой позе.
Однако бес не сробел. Не то чтоб
встать, лег
на край стола, языком, будто жалом тонким, поиграл и господина Овчинникова с позиции так и срезал...
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по
краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер
встал от своих новых товарищей и пошел между костров
на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними.
На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Когда он в первый день,
встав рано утром, вышел
на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу
на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл
край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, всё заиграло в радостном свете, — Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.
Здесь ее раздевали и укладывали
на атласные подушки широкого турецкого дивана,
на котором с
краю садились и сами супруги пить чай. И во все это время они не говорили, а только любовались, глядя
на спящую девушку. Когда же наставал час идти к покою, Степанида Васильевна
вставала, чтобы легкою стопою по мягким коврам перейти в смежную комнату, где была ее опочивальня, а Степан Иванович в благодарном молчании много раз кряду целовал руки жены и шептал ей...
Лихачев
встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали и бруска. Он влез
на фуру и сел
на край ее. Казак под фурой точил саблю.